Мать замерла на месте, её лицо исказилось от бессилия. Она хотела что-то сказать, но слова застряли в горле. Через несколько секунд она развернулась и поспешила обратно в дом, захлопнув дверь так сильно, что стекла в окнах задребезжали.

Асура остался во дворе один. Некоторое время просто стоял неподвижно, глядя вдаль. Потом медленно сел на ступеньки крыльца и уткнулся лицом в ладони.

Время тянулось невыносимо долго, тело уже порядком затекло, но я замер в одной позе, будто ожидая развязки. Не зря.

Входная дверь с грохотом распахнулась, и во двор вышел мужчина: огромный, широкоплечий, с массивными руками, которые выглядели так, будто могли сломать дерево напополам. Его лицо было грубым, с тяжёлым подбородком, покрытым щетиной. Глаза горели злостью.

А вот и отец Асуры.

Мужчина грузно пошагал к сыну.

Подросток замер, словно пойманный зверёк. Его плечи подались вперёд, он сжался в комок, будто пытался стать меньше, незаметнее. Но взгляд отца уже был устремлён на него. И этот взгляд был полон презрения.

— Где ты был⁈ — рявкнул мужчина так громко, что мне показалось: стены дома вздрогнули.

Асура вскочил на ноги и попятился, спотыкаясь о ступеньки. Его лицо побледнело до мелового оттенка. Он попытался ответить что-то невнятное, но слова застряли в горле.

— Я… я был… — начал он, но голос его дрожал так сильно, что фраза оборвалась.

— На колени! — прорычал отец.

И Асура упал. Без колебаний. Просто рухнул на колени перед ним и сложил дрожащие ладони перед собой, будто в молитве. Слова сорвались с его губ скороговоркой.

— Папа-только-не-бей-только-не-бей-пожалуйста…

Я видел, как его плечи трясутся от страха. А потом заметил пятно на его штанах. Оно начало расползаться всё шире и шире. Он обмочился прямо перед отцом.

Мужчина остановился на мгновение и смерил сына взглядом настолько полным презрения и отвращения, что мне самому стало не по себе.

— Ты опять обоссался! — заорал он так громко, что в голове зазвенело. — Хотя я ещё и пальцем тебя не тронул! Ты позоришь всю нашу семью, бесхребетное животное! Ты пропускаешь тренировки, где тебя могут сделать настоящим мужчиной! Ты что, хочешь всю жизнь прожить зассанцем, сучонок⁈ Я вправлю тебе мозги!

Он шагнул ближе к Асуре и занёс руку. Подросток дёрнулся назад, закрывая голову руками, словно это могло его спасти. Он снова залепетал:

— Папа-не-надо-не-надо-пожалуйста…

Я сидел на крыше и смотрел на эту сцену с каким-то странным оцепенением. Еще минуту назад я был бы рад, если бы Асуру наказали, но сейчас я не чувствовал злорадства или удовлетворения от того, что этот парень страдает. Всё плохое, что я думал о нём раньше, схлынуло, когда я увидел это пятно на его штанах и услышал голос, полный первобытного ужаса. У большинства подонков есть предпосылки, чтобы стать подонком, и сейчас я увидел, что толкнуло на этот путь Асуру.

Я наблюдал за воплями отца и слушал плач здоровенного подростка. Смотрел на того самого задиру и хулигана, которого я пытался направить на путь истинный всего несколько часов назад. И теперь я видел перед собой лишь сломленного мальчишку, который жил в страхе каждую минуту жизни в собственном доме. Если бы у меня было такое детство, не озлобился бы я на мир? Не старался бы выплеснуть на остальных свою злобу? Черт, да конечно оскотинился бы.

Дети редко вырастают подонками, если в семье все хорошо. А здесь даже близко не было «хорошо».

Разговаривать с отцом бесполезно. В его глазах светилась такая ярость, что любые слова о его сыне сделают только хуже.

Я спустился с крыши и пошагал прочь. Зрелище мне опротивело до глубины души. За каких-то полчаса я узнал об этой семье гораздо больше, чем хотел.

Вопли стихали медленно. «Папа, не надо!» преследовало меня еще пару минут.

Домой я возвращался без настроения, опустив голову.

Асура всегда был для Китта врагом. Хулиган, задиристый придурок, который считал себя королём среди шпанья. Китт ненавидел его всем сердцем. А теперь я не знал, что и думать.

Я видел его страх. Видел его слёзы. Видел, как он сжимался под взглядом собственного отца, как будто тот собирался раздавить его одним движением руки.

— Ладно… — сказал я вслух самому себе. — Можно поступить иначе…

В моей голове уже начинал вырисовываться примерный план решения проблемы. Пожалуй, сейчас домой — пообедаю, помашу шестом и поразмышляю над этим делом.

Я стоял у калитки, лениво делая заминку после дневной тренировки, когда ко мне подошел очередной любопытный. Мужичок крепкий, с виду простой, но уж больно чисто одет для наших трущоб: рубаха без заплат, пояс кожаный, сапоги натертые до блеска. Глаза цепкие, прищуренные, будто каждое слово взвешивает.

— Ты, значит, Китт?

— Ага, — киваю. Он не первый: сегодня этих ребят как прорвало.

— Расскажи, как это у тебя получилось ребятенка из пожара вытащить? — спросил он равнодушно, будто из вежливости поинтересовался.

Я нарочито медленно выдохнул, поправил рукав рубахи и с самым простодушным видом начал пересказывать историю. Ну как пересказывать… Накидывать краски.

— Да что там рассказывать-то? — начал я, но тут же сам себя перебил. — Хотя ладно, слушайте. Значит, мчусь я на пожар. Вижу — дом уже полыхает вовсю, дым столбом! Народ вокруг суетится, а дед один у самого крыльца стоит, не уходит. Я ему: «Отец, тебе тут не место, уходи подальше!» А он мне в ответ — язвит! Представляешь? «Ты, мол, мне не сын!». Ну вредный старик, что скажешь.

Собеседник молчит, только кивком подбадривает меня продолжать. Я тем временем развожу руками для пущей убедительности, будто прямо сейчас снова стою перед тем самым горящим домом.

— Значит, думаю: ладно, дед сам за себя в ответе. А тут — крики! И в толпе, и в доме кто-то кричит! А я-то что? Боюсь заходить в дом — ну кто ж не боится? Там же огонь кругом, треск этот… Но потом как-то собрался с духом. Захожу внутрь, бегаю-бегаю по дому, дым глаза ест. В общем, нашел ребенка! А как вынести его — так это отдельная история. Пара минут — а мне показалось, что целая вечность прошла, сейчас расскажу…

Мужик у калитки терпеливо слушает. Не перебивает. Лицо у него каменное, но взгляд внимательный — явно каждую деталь впитывает. Я тем временем в ярких красках расписываю, как выносил, о чем думал и заканчиваю рассказ:

— Вот, стал быть, и вынес из огня его! — заключаю с напускной важностью. Потом шмыгаю носом и утираюсь рукавом рубахи. — Страшно было — жуть.

— А сам можешь как-нибудь объяснить, почему огонь тебя не трогал? Может, какие-то слова перед глазами мелькали или что?

Я только плечами пожимаю и тут же перебиваю его:

— Так это… Постоянно холодно мне теперь. Знаете ли про мастера Рика? Целитель мудрый, да благословят его Ками. Я на горе у него долг отрабатывал, с Кирой, и с Бартом, и с Гусом, и с…

— Ближе к делу.

— Так вот, Барт как-то посоветовал: «Сядь в бурю снаружи с закрытыми глазами и представь, что буря будто через тебя проходит». Ну я и посидел. Теперь в груди лед застыл — вот огонь ко мне и не липнет.

Собеседник враз потерял ко мне всякий интерес. Сплюнул в дорожную пыль и молча пошел прочь.

— Если надо, я еще раз могу про свой подвиг рассказать! — кричу ему вслед на всю улицу.

Только я вытер пот со лба, порадовавшись, что в очередной раз пронесло, как у калитки появился посыльный. Паренек лет пятнадцати, худой, с острым носом и в поношенной серой одежке. Правда, с таким напыщенным видом, будто он сейчас выполняет поручение самого императора. Он оглядел меня с ног до головы, будто оценивая, стоит ли вообще связываться.

— Китт — это ты? — спросил он наконец, скрестив руки на груди. — Целитель велел тебе идти к нему. Прямо сейчас.

Когда я вошел во двор целителя, меня встретил молчаливый слуга. Он молча кивнул мне и жестом указал следовать за ним.

Мы прошли мимо пруда с лебедями. Белые птицы плавали по зеркальной глади воды, иногда лениво взмахивая крыльями. Я замедлил шаг, чтобы пару лишних секунд полюбоваться грандиозными птицами.