Никогда не радовался, попадая в это место. Ни в детстве, ни на медицинской комиссии перед призывом, ни в последние годы, когда начало беспокоить буквально все: прокуренные легкие, сердце, давление, артрит.
В последние годы бывать в больницах приходилось чаще. На фоне пары недавних обмороков появился страх однажды очнуться, подключенным к капельнице. Вот открою глаза, а вокруг всё белое — потолок, стены, простыни, халаты на врачах: как будто попал в проклятый холодильник.
Страх однажды не проснуться тоже был. Все-таки семьдесят два года, не знаешь, проживешь ли еще лет пять.
Жизнь прошла насыщенно. Вырастил двух сыновей. Работал и плотником, и электриком, и массажистом. По стране поездил: и автостопом путешествовал в студенческие годы с компанией, и один — на своей первой машине. Доезжал от Японского моря до Черного, с остановкой у Байкала. Поколесил по странам бывшего Союза.
Но даже семидесяти двух лет прожитой жизни мне было мало. Вряд ли я отказался бы и от ста семидесяти двух.
Так о чем это я…
Ах да, о больницах.
Когда я очнулся и увидел над собой белый потолок, учуял какой-то травяной запах, в голове возникла мысль: «Все-таки упал в обморок».
И только потом я вспомнил недавний звонок и обнаружил странности.
Во-первых, потолок пусть был белым, но состоял из плотно подогнанных друг к другу деревянных досок.
Во-вторых, пахло не больничным запахом, а какими-то травами. Я в последние годы полюбил заваривать травяной сбор, вот примерно так здесь и пахло.
А в-третьих, вспомнился недавний телефонный звонок, после которого началась какая-то жуть.
Я попытался приподняться на локтях, осмотреться, но не смог. В ответ на мои потуги над кроватью наклонилась женщина, судя по лицу, китаянка или японка. В руках у нее была зажата глиняная табличка.
— nǐ hǎo ma?
Ее голос будто послужил триггером: я начал вспоминать то, чего в моей жизни не было.
Воспоминания приходили постепенно, сопровождаемые легкой головной болью. То я думал о себе, как о пенсионере Станиславе Семеновиче, то вспоминал совершенно другую жизнь, где я — шестнадцатилетний подросток Китт Бронсон.
И вторая жизнь меня не радовала. Она была будто выдернута из каноничной Уси. У Китта была мать и старший брат. Росла семья в нищете и Китта постоянно избивали.
Правда, попаданец в этот раз был необычным для такой истории. Обычно в таких книгах душа, которая селилась в подростка, принадлежала непревзойденному мастеру боевых искусств, какому-нибудь магу, а в некоторых книгах вовсе могущественному богу. И начиналась история вида «Я КНЯЖИЧ РАКОВ ПЕРЕРОДИЛСЯ КОРОЧЕ БЫЛ ЖЕСТКИМ ТЕПЕРЬ СНОВА ГОВНО НО Я ИМ ПОКАЖУ». В моем случае штамп дал сбой.
Немного про мое новое тело. Честно сказать, паренек был не лучшим человеком. Мать пыталась пристроить его на работу в кузнице, чтобы получил нужную профессию, но парень волынил и всем видом показывал, насколько ему не нравится работать. «Случайно» ронял инструменты, с опозданием выполнял указания. Его мечтой была культивация и рост силы, хотя и в этом он не показывал выдающихся результатов. На что он соглашался — периодически работать на полях и выполнять не слишком трудные заказы, которые мать для него подыскивала. Починить крышу, почистить или прокопать колодец.
Крестьянином всю жизнь мне жить не хотелось. Хлебнув воспоминаний Китта, я понял, что мой ответ «сыну» был поспешным. Вряд ли у местного крестьянина, загруженного с утра до ночи тяжелой работой в поле, будет куча времени, чтобы наслаждаться жизнью и валять девчонок по сеновалам.
Отрешившись от личных воспоминаний, переключился на мир, но не нашел ничего хорошего в воспоминаниях Китта. За городами была дикая территория, где люди выживали в укрепленных деревеньках и были в лучшем случае гостями, но никак не царями природы. Мир вроде и с привкусом Китая, но без китайских имен и иероглифов, спасибо Господи.
В этом мире водятся духовные звери, злые духи умерших животных и людей, с которым жестоко обошлись при жизни и которые вернулись для мщения, демоны, которые приобрели магическую силу через практику даосизма. Главная цель этих существ — достижение бессмертия и божественности. Демоны добиваются этого как правило за счёт похищения и пожирания людей и прочих разумных. Вообще, здесь почти любой дух и зверь кровно заинтересован тебя сожрать. И нередко эти твари разумны, что печалит. Люди осели в самом дальнем и бедном уголке мира и назвали этот уголок «королевством».
Воспоминания наконец улеглись. Я открыл глаза и по-новому оценил место, где нахожусь.
Я в больнице. В средневековой больнице, которую бедная семья себе позволить не может. Китт был здесь дважды, и оба раза это приводило к экономии на продуктах и голоду.
Рядом сидит мать Китта, рано поседевшая женщина. Плохая еда и трудная жизнь оставила на ее лице отпечаток.
И похоже, сегодня парень сделал ее трудную жизнь еще хуже.
— Ты… — выдыхаю я хрипло, тестируя новые легкие. — Не нужно было… отправлять меня в больницу…
— Я не могу позволить своему младшему сыну умереть на моих руках.
— Ты и так много сделала для Ки… Для меня.
— Слишком много, знаю. Ты не устаешь повторять это. Но вместо того, чтобы ценить свою жизнь, ради которой я сделала слишком много, ты дерешься. Каждый раз, находя тебя на крыльце без сознания, я молюсь, чтобы ты остался жив. А в этот раз все было гораздо ужаснее, чем раньше, Китт. На тебе не было живого места. Мне сказали, ты чудом остался жив. Промедли я еще немного, и ты умер бы. Истек кровью от разрыва внутренних органов. Умер бы в шестнадцать.
Ах, да, драка с Асурой и его друзьями. Подросток, одногодок Китта, обожал не нападать, а выводить людей, чтобы они сами бросались на него.
Знакомство паренька с этой компанией началось безобидно. Сперва его пригласили в компанию, а потом — начали проверять на прочность. Дети стражников выбрали слова и темы, которые больше всего злили Китта. Сперва целью для насмешек стала его бедность. Потом — то, что его содержала мать (не так далеко от правды, кстати). Потом — предположения, какими способами мать вытягивала семью. Паренек бросался в драку, но постоянно огребал.
Эти темы работали до последней недели. После того, как Китта избили в предпоследний раз, и мама рыдала, он клятвенно пообещал ей, что больше не будет драться.
Когда ублюдки поняли, что темы исчерпали себя, они придумали новую. Они спросили, за сколько можно купить благосклонность матери Китта — за десять медяков, или хватит одного?
Этого он стерпеть не смог. И я оказался в ситуации, которая происходит каждый раз после драки. Только в этот раз последствия хуже, судя по ощущениям и месту, где я нахожусь.
У Асуры и его дружков был уже четвертый этап ранга закалки. У Китта — второй.
Китт занимался тренировками четыре года, с двенадцати лет. Парни занимались столько же. Правда, разница в ресурсах между детьми богатых родителей и Киттом была значительной. На их стороне — хорошая еда, алхимия и целители, делающие их тела сильнее, лучше, быстрее. На стороне Китта — боль и многочисленные тренировки. Нетрудно догадаться, что деньги выигрывали у упорства и стремления стать лучше. Как бы ты ни был силён, как бы ни старался, богатые и бессовестные люди всегда смогут компенсировать твои успехи деньгами и связями.
— Ты не прав, — запоздало сказала мать. — Мы не в больнице. В больнице сказали, что не смогут спасти тебе жизнь, настолько всё было плохо. Мы у целителя.
Её голос звучал слишком спокойно для человека, который только что стал на целый золотой беднее — именно столько стоили услуги целителя. А золотой — это сто серебра и десять тысяч медных монет. На самом деле чуть меньше, около девяноста семи, но целитель обязательно по верхней планке посчитает.
Я вздохнул, понимая, в какую ситуацию попал. Семья и так вальсирует на грани нищеты: денег едва хватает на еду, одежду покупают редко и уже ношеную, дом давно требует ремонта, а теперь еще и долг.